- Ты когда-нибудь, - начинает младший, неуверенно царапая себе живот. Он вдыхает. – Ты когда-нибудь был очень сильно уверен в чём-нибудь? Так уверен, что никогда и не сомневался в этом? А потом просыпался в один день, и всё было по-другому. И ты не можешь точно понять, что изменилось, но что-то уже не так; как, когда твои сломанные часы отстают на несколько минут или ты не можешь найти второй носок. Это портит весь день. Неожиданно всё теряет привычный баланс, и ты уже не знаешь себя так хорошо, как знал до этого? И это происходит так быстро. Ты не понимаешь этого, пока всё не случилось, и вещи уже изменились, и…

- Чонгук-а, - перебивает Намджун.

- Хмм?

- Это называется взрослением.

Каждое живое существо, словно ореолом, окружено запахом, на котором сказываются глубокие чувства и мимолетные эмоции, телесное нездоровье и болезни души.


****************


Эти мужественные (или мужеподобные?) дамы, отстаивающие равенство мужчин и женщин, вызывали смешанные чувства. С одной стороны, я тоже считала неправильными многие местные традиции, сурово подчиняющие женщин диктату отца, брата или мужа. С другой стороны, право трудиться наравне с мужчинами, которое отстаивали особенно яростно, казалось мне сомнительным достижением. Ведь наверняка никто не снимет с нас заботы о доме, семье, супруге и детях, так зачем возлагать на хрупкие дамские плечи еще и «привилегию» работать при этом по десять-двенадцать часов в день?


// Анна Орлова "Аромагия"

он даже не пытался никогда найти Хане новую маму, сделать семью полноценной, хотя это определение его всегда раздражало, потому что нет понятия полноценности, это устарелые взгляды и мерки. Если ты в состоянии сделать своего ребёнка счастливым, то нет никакого значения, сколько в семье членов семьи.

// В погоне за счастьем

– Все мои предки были оборотнями-медведями, – ответил Брун. – Людей не было. Мне делали генетический анализ перед принятием в БОР.

– А бывают нечистокровные?

– Конечно, – ответил Брун. – Чему вообще тебя учили в музыкальной академии? Вот смотри. Если в паре оба люди, то ребенок будет человеком. Если оба оборотни одного вида – родится оборотень. Если человек и оборотень, то тут будут варианты. Может родиться человек, может оборотень, но, скорее всего, метис. То есть оборотень, но со слабыми способностями к обороту или вообще без возможности полной трансформации.

Эльза задумчиво на него посмотрела, ковыряясь ложечкой в вишневом пироге.

– Оборотни разных видов, к примеру, медведь и кошка, вряд ли дадут потомство. Но если оно будет, то с оборотом в одно из животных. В оба – никогда. А если метис с оборотнем, или метис и человек, или два метиса, то там вообще все сложно. Чистых оборотней все меньше, и в основном остаются те, что живут стаями.

вампиризм – это вирус, облигатный паразит. Он получает полный контроль над носителем, который становится его питательной средой. Укус – способ размножения.
– Скажите, а нет ли какой-нибудь возможности приостановить обращение? Излечить человека от вампиризма?

Эльза удивленно посмотрела на Бруна.

– Я о таком не слышал. От вируса вампиризма нет лекарства, он совершенно уникальный.

– Чем же?

– Фактически он заменяет одно живое существо на другое. Отпечаток бывшей личности постепенно стирается, остается слабым отголоском. Вампиры помнят о своем прошлом, когда они были людьми, могут общаться с родственниками. Но у них свое общество с жесткой иерархией. Вампиры беспрекословно подчиняются альфе – тому, кто их обратил. Словно дети, слушающиеся строгого родителя. В одной статье бабушка сравнивала альфу с пчелиной маткой, только он не откладывает яйца в ячейки сотов, а впрыскивает вирус вампиризма в людей. Вирус изменяет органы, активизирует нервную систему, но главное происходит в сердце.

– Что с ним? – Эльза непроизвольно прижала руку к груди.

– Оно полностью перерождается. Становится иным органом, с функциями, которые до сих пор не ясны. Моя бабушка исследовала сердце молодого вампира. К сожалению, оно попало к ней в плохом состоянии. После умерщвления процесс разложения у вампиров идет очень быстро. В общем, по гипотезе бабушки, которую так и не удалось доказать или опровергнуть, сердце вампиров – это орган своеобразной коммуникации, объединяющий их в единую сеть.

– Скажите, а можно ли как-то замедлить обращение? – спросил Брун.
– Теоретически… – задумался парень, снова изучающе рассматривая Эльзу. – У вас сейчас идет замедление кровообращения, обезвоживание, снижение температуры тела. Пульс все слабее. Так?

Эльза отвернулась, словно заинтересовавшись кроваво-красной бегонией.

– Так, – ответил вместо нее Брун. – Что можно сделать? Конкретно.

– Препараты железа, чтобы поддержать гемоглобин. Двигательная активность. Питание… Что она ест?

– Пьет томатный сок литрами, с солью, и больше практически ничего.

– Что-то вроде плацебо, – кивнул Денис. – Красное, густое и соленое. Еще хорошо бы мозг нагрузить дополнительно. У вампиров некоторые участки неактивны – особенно те, что связаны с эмоциями. И они не способны на созидательную деятельность. Больше новых впечатлений, навыков. Поддерживать высокий пульс. Не давать сердцу останавливаться. Я даже не знаю. Честно, мне бы хотелось помочь, но я не могу вас обнадежить. Лекарства нет.

– Вампиры открыто живут рядом с нами, а до сих пор остались не изучены! – возмутился Брун. – Почему?

– Потому что после того, как был принят закон об уравнении в правах, для исследования вампиров требуется их согласие. А они его ни разу не давали, – вздохнул парень. – Нам во многом приходилось опираться на старые труды ученых и эксперименты, проводимые до двадцать второго года. А вы сами понимаете, какая тогда была научная база.

– Но сердце ведь вы получили откуда-то, – заметил Брун.

– От охотника, – безмятежно ответила Белла Эдгаровна.

Люди не умеют терять, не хотят отпускать. Наивно думают, что в этом мире что-то им принадлежит. Мы приходим одни и уходим одни. И единственное, за что стоит цепляться, – это мы сами. Потерять себя – вот что страшно.

— Ревность пахнет как озон перед грозой. Когда сгущаются тучи, и небо затянуто сильнее, чем когда-либо, прячется солнце, подёрнутое словно чёрным дымом, а в воздухе потрескивает особая сила, и она имеет этот запах, что не спутать ни с чем. Ревность пахнет озоном, малыш-дельта. Когда ещё не ёбнуло с небес, но уже приближается момент взрыва раскатистого грома, или же ярчайшей вспышки, что всё вокруг озарит. Ревность как молния, что способна поразить и сжечь или же сиянием восхитить. И если ты считаешь, что сумеешь скрыть от альфы, что тебя ебёт очень сильно ровно каждое слово о «ёбаном хаски», то ошибаешься. Ты пытаешься меня задеть не потому, что ущемился за Нэнси, а лучше бы за неё, она девушка, какой бы ни была навязчивой сукой. А потому, что, кажется, ты кое в кого влип и интересовался не из-за продвижения в деле, что выгодно нам всем, а потому что скучаешь по нему. Я прав?

Луна же в скоплении миллиардов звёзд кажется ровно такой же нуждающейся и начинающей гаснуть. Невозможно красивая, притягивающая магическим холодным сиянием, мощная, но блядски одна всё время своего существования. Она не имеет спутников, сама им являясь, навеки привязанная к Земле, и преданно движется лишь по её орбите. Луна выглядит использованной, второстепенной, неважной, безответно влюблённой и зависимой, просто отражающей солнечный свет.

Однако… без неё Земля никогда не была бы настолько стабильной. Без неё мы бы не имели погодных колебаний и четыре сезона в году. Никаких приливов или отливов. Как и сейсмической активности. Без неё всё было бы другим. Не появись она когда-то в результате чудовищного по силе столкновения и не образуйся из обломков, Земля так и осталась бы непригодной для проживания, с бушующей внутри неё стихией. Где на экваторе всё сгорало бы, а на полюсах замерзало. Луна заставила Землю склониться, притянула и обласкала вниманием, навеки отдав себя, становясь щитом, что собирает собой метеоритные дожди и защищает. Луна — потрясающий пример самоотверженности, верности и уникальности. Превосходной игры на втором плане. Потому что пока она верно служит Земле, Земля зависима от Солнца, у которого стоит огромная очередь ровно таких же как она. И в итоге, к сожалению, получается, что в цепочке взаимоотношений планет, Луна навсегда и всегда верна лишь одной, оттого болезненно зависима и одинока. И я бы хотел быть таким же уникальным как она. Но мне пиздец как страшно превратиться в зависимого от чувств настолько, что посвящу этому всю свою жизнь, в то время как Кайден будет тянуться к кому-то другому. Он выпьет сотворённое мною зелье и освободиться, в то время как я, в первую очередь, проникнулся будучи человеком, не зверем… Я не прекращу его хотеть. И это меня чертовски измучит.

Без луны многое стало бы иным, но лишь без солнца прекратит существование всё живое на Земле, а это ставит его главнее и приоритетнее. Я тоже не самая сильная особь в мире сверхсуществ, но, как и луна, полезен и на многое способен, в чём-то настолько же недооценён. Собой же, в том числе. Потому что потери чем дальше, тем ощутимее разочаровывают. Мне начинает казаться, что на моём жизненном пути всё больше булыжников, которые неизменно замедляют и не позволяют развиваться, достигать чего-то и расти, разбросанных сломанных каркасов чьих-то судеб, на которые я влияю лишь фактом своего существования. Но самое печальное, что имея особенности, одарённость и внутренний «гений», я не помогаю в полную силу, а наоборот всё чаще кому-то мешаю. Вклиниваюсь в течение судьбы, порчу выбранную стезю, топчу своими ногами, вместо того чтобы, получив дар, созидать.